[Яой] Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея/ The Scum Villain’s [Self-Saving] System - Мосян Тунсю

те самые три цзиня которых он продолжал поглощать даже во сне, паря в восхитительно тёплом воздухе. Впрочем, холод, охвативший его даже под одеялом, мгновенно пробудил Шан Цинхуа.

Швырнув его наземь, под пронизывающий вьюжный ветер северных рубежей, Мобэй-цзюнь навис над ним с как никогда суровым выражением лица.

Хоть он был прекрасен — невероятно прекрасен — Шан Цинхуа так замёрз, что не в силах был оценить эту красоту: казалось, даже его скорый на лесть язык покрылся инеем, стоило ему открыть рот — так что он молча поднялся на ноги, всё еще кутаясь в ватное одеяло.

Прямо перед ним из земли внезапно вырос ледяной бастион, куда без слов направился Мобэй-цзюнь, а за ним поспешил и Шан Цинхуа.

Сложенные из глыб льда ворота с грохотом распахнулись, а затем затворились за ними. Двое мужчин долго спускались по безлюдной лестнице, пока не очутились во внутренних покоях, где их поджидали замершие в священном страхе демоны — охранники и прислуга.

Шан Цинхуа украдкой заглянул в лицо Мобэй-цзюня, но не прочёл на нём ничего, кроме всё того же надменного равнодушия, однако на сей раз оно казалось несколько более торжественным.

— Это… Ваше Величество, как долго мы здесь пробудем? — не удержался от вопроса Шан Цинхуа.

Мобэй-цзюнь не шелохнулся — лишь скосил на него глаза:

— Семь дней.

Шан Цинхуа чуть не расхохотался в голос.

В конце концов, он ведь мог в любой момент вернуться домой, продолжив пронзать небеса в качестве Самолёта, а эти семь дней использовать, чтобы расстаться по-хорошему. А уж когда он вернётся домой, никто больше не будет избивать его и эксплуатировать, заставляя трудиться, словно быка и лошадь — целыми днями стирать и складывать бельё, носить воду, подавать чай и бегать с поручениями.

Стоя на месте, он замерзал всё сильнее.

Родовой дворец Мобэй-цзюня — место, не приспособленное для людей, и потому Шан Цинхуа в прежние времена постоянно бегал взад-вперёд, дабы не обратиться в ледяную статую. При взгляде на него в глазах Мобэй-цзюня затеплилось что-то вроде улыбки.

Протянув руку, он ухватил Шан Цинхуа за палец:

— Прекрати суетиться.

Казалось, это прикосновение вытянуло уже угнездившийся в теле озноб — хоть воздух не стал теплее, теперь этот холод был вполне терпимым.

Видимо, предстоящее расставание сделало Шан Цинхуа более сентиментальным, наполнив сердце тягостным предчувствием разлуки.

Ведь если не считать дурного характера, неважного знания жизни, лёгкой избалованности и склонности к избиению людей, Мобэй-цзюнь был не так уж и плох по отношению к нему.

В особенности сейчас, когда условия работы Шан Цинхуа существенно улучшились. И хоть господин не прекратил поколачивать его время от времени, однако это он вполне мог вытерпеть, лишь бы на него не покушались все прочие. К тому же, в последнее время и Мобэй-цзюнь тоже почти не трогал его.

Поймав себя на этой мысли, Шан Цинхуа невольно поёжился от того, какой вид приняли его представления о счастье в жизни.

А если после того, как он возвратится домой, Мобэй-цзюнь начнёт искать, кого бы побить — и не найдёт? При этой мысли Шан Цинхуа поневоле ощутил печаль, словно актёр, уходящий со сцены посреди представления [17] — мир останется тем же, но его здесь больше не будет [18]…

Внезапно мороз вновь пробрал его до костей.

— Куда это ты собрался? — зазвучал в ушах ледяной голос Мобэй-цзюня.

Шан Цинхуа обнаружил, что, уйдя в свои скорбные мысли, сам не заметил, что говорит вслух — вот уж теперь ему воистину будет о чём скорбеть!

Стиснув его указательный палец с такой силой, что едва не сломал его, Мобэй-цзюнь вопросил:

— Так ты и вправду хочешь уйти прямо сейчас?

Съёжившись от боли, Шан Цинхуа поспешил заверить его:

— Нет, что вы, не сейчас!

— Не сейчас? — переспросил Мобэй-цзюнь. — А как же то, что ты обещал мне прежде?

«Следовать за Вашим Величеством до скончания дней». Он так часто повторял эти слова, что они сделались чем-то вроде лозунга. Но не мог же он подумать, что кто-то воспримет его слова всерьёз?

После долгого молчания Мобэй-цзюнь наконец заговорил:

— Если хочешь уйти, уходи сейчас. Тебе не придётся ждать семь дней.

— Ваше Величество, — оторопел Шан Цинхуа, — если я правда уйду, то нам больше никогда не суждено будет свидеться.

Мобэй-цзюнь воззрился на него, словно орёл с высоты в девять тысяч чи [19] на возню муравьёв и медведок [20].

— С чего ты взял, что мне до этого есть дело?

За эти годы Шан Цинхуа до совершенства отточил умение сохранять непробиваемое выражение лица в любых обстоятельствах, и всё же от этой фразы его лицо перекосилось, будто от удара.

Он хотел было объясниться, но всё шло не так.

— Убирайся! — велел Мобэй-цзюнь.

Внезапно Шан Цинхуа подлетел в воздух, со всей силы впечатавшись спиной в ледяную стену.

Боль парализовала спину, тотчас распространившись на все внутренние органы.

На сей раз Мобэй-цзюнь даже не поднял на него руки — равно как не удостоил его ни единым взглядом. Тёплая кровь хлынула из горла, наполнив рот металлическим привкусом.

Пусть Мобэй-цзюнь и прежде столь часто велел ему «убираться» после избиений, что Шан Цинхуа давно пора бы к этому привыкнуть, прежде ему не доводилось слышать в голосе господина подобного гнева и ненависти.

И, как много раз прежде, Шан Цинхуа поднялся на ноги, молча вытер стекающую из уголка рта кровь и одарил его безмолвной извиняющейся улыбкой, которой никто не оценил.

Он всё ещё не двигался с места, пытаясь заговорить, но тут Мобэй-цзюнь выкрикнул:

— Выметайся!

Шан Цинхуа ринулся прочь, подчиняясь его приказу.

Хоть никто не мог знать, что у него на душе, Шан Цинхуа всё же чувствовал стыд.

За то, что он на долю мгновения допустил мысль о том, что Мобэй-цзюнь был его другом.

Шан Цинхуа медленно поднимался по каменным ступеням. Мимо, словно пчёлы из растревоженного улья, проносились охранники и прислужники, которых, по-видимому, тоже выставили — с того момента, как заклинатель заходил сюда, всё кардинально переменилось.

И на этом-то пути Шан Цинхуа столкнулся лицом к лицу с весьма утончённой особой, одарившей его мимолётным холодным взглядом прекрасных глаз [21].

Хотя этот взгляд лишь скользнул по Шан Цинхуа, не задержавшись ни на мгновение, тот вздрогнул, застыв на месте, словно пятки приросли к камню.

А затем он украдкой последовал обратно.

Примечания:

[1] Терпя лишения, трудится не покладая рук — в оригинале 不知肉味